Народы Карелии: историко-этнографические очерки

К А Р Е Л Ы | НАРОДЫ КАРЕЛИИ | Глава 7 194 на лодке, идти она не могла [Virtaranta, 1978, s. 69— 70]. Здесь следует заметить, что появление в доме (или даже у дома) лесных птиц и зверей восприни- малось как плохая примета, означающая несчастье в семье или хозяйстве. Кроме того, заяц у карелов, как и у многих других народов, считался нечистым животным, карелы мясо зайца в пищу не употре- бляли. В качестве итогового замечания следует ска- зать, что одно из последних описаний карельской свадьбы локального района, основанное на сведен- ных воедино новых материалах, собранных в 1970-е гг., было сделано в книге «Духовная культура се- гозерских карел». В целом же помещенные здесь описания свадебных обрядов или являются рекон- струкцией на основе сведений информантов, или же рассказами очевидцев, но не позднее 1920—1930-х гг., когда карельская традиционная свадьба еще существовала как этнографический факт. 7.4. Похоронно-поминальная обрядность А. П. Конкка Похоронно-поминальная обрядность каре- лов, как и многих других народов, основывает- ся на комплексе представлений о потустороннем мире и силах, связанных со смертью ( kalma, kuoloma, kuolendu ), взаимосвязи миров («кормлении» умерших и влиянии умерших предков — syntyset , syndyzet — на деяния их родственников в этом мире), душе и ее преображениях. Ю. Ю. Сурхаско отмечал, что если родильная и свадебная обрядность карелов «претерпела в со- ветский период настолько основательную эволю- цию, что в современном народном быту от нее мало что осталось», то совершенно «иначе обстояло дело с обрядами погребального цикла, к которым значи- тельная часть карел продолжает поныне относить- ся сравнительно консервативно» [Сурхаско, 1985, с. 52]. Вслед за предшественниками он условно раз- делял похоронный обряд на три цикла: 1) собствен- но смерть и подготовка покойного к погребению, 2) похороны и 3) поминальный цикл, включающий общие поминальные праздники всех умерших род- ственников. Представления о переходе в иной мир Карельские представления о загробном мире ( Manala , Tuonela ), состоящие из воззрений дохристи- анского и христианского происхождения, следовало бы прежде всего искать в похоронных причитани- ях, прямая функция которых заключалась в ком- муникации с потусторонним миром. Само понятие syntys(z)et («умершие предки», «прародители», «за- гробное царство»), в основе которого прибалтий- ско-финское synt(d)y «рождение», сохранилось только в плачах [Конкка, 1992, с. 38]. Тем не менее задачей причети, судя по всему, было лишь «сопро- вождение» покойного 33 до момента его встречи с умершими родичами на пороге загробного мира. Особое значение, как увидим ниже, в верованиях придавалось именно дороге в иной мир, восприни- мающейся как цепь испытаний для души. Умершие родичи присутствуют в плачах на всей территории Карелии. Плачея, общаясь с покойным, может спросить у него, как его встретили прароди- тели, по правильным ли дорогам, на которых вы- ставлены вешки, повели умершего, не лаяли ли на него собаки Туонелы, встретили ли его с воско- выми свечами, уложили ли на теплую печь, натопи- ли ли для него баню, повели ли на зеленые луга и в чудесные сады погулять, встретил ли умерший сво- их родителей и всю родню, плачея просит расска- зать про житье на этом свете и похвалить его, «что- бы дорогие родичи на том свете не закручинились» [Там же, с. 50—52]. Особняком стоят некоторые причитания, запи- санные на перешейке между Онежским и Ладож- ским озерами и в Северном Приладожье, в кото- рых обнаруживаются элементы апокрифических сказаний. У. С. Конкка приводит пример, в котором наиболее сильны христианские мотивы. Текст яв- ляет «широкую эпическую картину», которая по ча- стям может входить в причитания, относящиеся к разным моментам похоронного обряда: «Плакаль- щица разворачивает картину потустороннего мира посредством вопросов, обращенных к усопшему: “Кто встретил душу — были ли там Михаил и Гав- риил со своими ангелами? Встречали ли его апо- столы Петр и Павел с золотыми яичками на золо- том блюдечке? Встретили ли Авраам и Исаак его с ключами времен Авраама, чтобы открыть перед покойным ворота загробного мира? Выкупил ли по- койный на этом свете своей жизнью провожатых на тот свет? Вели ли эти провожатые душу умершего по красивым песчаным борам и ягодным полянам? Пришли ли провожатые встречать душу, чтобы пере- везти ее через поток на дубовой лодке с золотыми веслами? Пришли ли они без зова или покойному пришлось кричать перевоза своим усталым голо- сом? Выкупил ли покойный за свою жизнь прово- жатых расчищать дорогу через непроходимые леса? Там впереди топкие болота, выкупила ли душа для себя провожатого? В болоте притаились змеи — мо- жет ли покойный усыпить их силой добрых дел, со- творенных при жизни? Потом встретится росстань трех дорог. Выкупил ли покойный правильную доро- гу? Затем будет синий мост с тростниковыми пери- лами, за мостом медовый колодец с золотым чер- паком. Рядом кровать из рыбьих костей, на которой 33 В карельских плачах слова «смерть», «мертвый», «умерший» — табу и никогда не появляются в текстах [Конкка, 1992, с. 36]. Смерть — это не более чем уход к дорогим прародителям.